В замкнутом счастливом круге
1
Покрыт мой взгляд нежнейшей пеленой,
Прозрачной, невесомой, бестелесной, –
Так покрывает океан небесный
Своей воздушной гладью шар земной.
Круг взору моему назначен тесный.
Достигну я границы неизвестной,
Коль запасусь стеклом или трубой,
Но дальше – вновь туман передо мной.
То, что подвластно человеческому оку,
Должно быть крупным и лежать неподалёку.
Прибором лишь расширишь этот круг.
Как безграничную мне обрести дорогу?
Бессилен свет; ещё бессильней звук –
Заботливо мой ограничен слух.
2
Заботливо мой ограничен слух:
Коль низок звук – он мне уже не слышен,
Исчезнет он и если много выше.
Вот две границы – я за ними глух.
Другие два предела – «громче», «тише».
Я снова заперт. Снова вроде мыши,
Посаженной проказником в сундук.
И снова от приборов жду услуг.
Да, слух не уведёт ни вглубь, ни вширь.
Что ж, осязанье – вот мой поводырь!..
Но вновь скажу я после долгих мук:
До тонкости познать желая мир,
Рассчитывать нельзя на помощь рук,
На чуткость пальцев – этих верных слуг.
3
На чуткость пальцев – этих верных слуг –
Приходится слепому положиться,
Но зрячему бессмысленно учиться
Искусству осязательных наук.
Нам с давних лет известна небылица
О том, не верившем, желавшем убедиться,
Что взгляд не лжёт о чудесах вокруг.
Он зреньем слаб был – иль рассудком туг.
Слух осязаньем тоже не превысишь.
Ведь, право, ухом как-то лучше слышишь,
Чем самой чуткой, нежною рукой.
Вожатых трое, а пути не сыщешь!
На чувства эти – вижу я с тоской –
Предел наложен их природою самой.
4
Предел наложен их природою самой
На зрение, на слух, на осязанье:
Звук искажён, неверно звёзд мерцанье,
Предметы скрыты грубою корой.
Но не увял ещё росток желанья
Постигнуть бесконечность мирозданья.
Ведь там, где невозможен путь иной,
Случается пробраться стороной.
На чём теперь покоиться надежде,
Когда так зыбко всё, что было прежде
Основою основ? Маяк потух.
Взываю к двум оставшимся – утешьте!
Ты, обоняние, – одно из этих двух...
Что обоняние! Собачий чутче нюх.
5
Что обоняние! Собачий чутче нюх,
И то собак возвысил лишь до роли
Искательниц следов в лесу и в поле.
Нет, не за нюх собака – лучший друг.
Сам запах ведь – ничтожнейшая доля
Частиц материи, попавшая на волю.
И познавать, какой от вещи дух, –
Одна из презабавнейших потуг.
Итак, одна другой смешнее сценки:
Четыре чувства, и – четыре стенки.
Но есть ведь пятое, поспешен мой испуг...
Увы, пригодный только для оценки
Искусства виноделов и стряпух,
Вкус мой беспомощен, как тополиный пух.
6
Вкус мой беспомощен, как тополиный пух:
То с каждым ветерком порхает вместе,
То вдруг прилипнет и замрёт на месте
Прозрачный обессиленный паук.
«Невкусно», «сладко»... Но, сказать по чести,
Язык мой до меня доносит вести
Гораздо хуже, чем разносит вслух.
А ведь последнее – не из числа заслуг.
В тупик, опять в тупик я попадаю,
Путь к бесконечности опять во тьме теряю,
Опять стою перед глухой стеной.
Что бесконечность... Я в лесу – и то блуждаю.
Тому бессилье чувств моих виной.
И так во всём я – будто бы хмельной,
7
И так во всём я, будто бы хмельной,
Со всеми чувствами в сомнительном союзе.
Мир дарит меня множеством иллюзий –
Меня и весь могучий род людской.
Примеров – словно семечек в арбузе:
То чёрное мой взгляд невольно сузит,
То воду тёплую сочту я ледяной,
То голосами обернётся шум лесной,
То после воблы суп совсем не солон,
То снег вдруг летним ароматом полон...
Природа забавляется игрой.
Чувств собственных невнятный слыша гомон,
Я – даром, что здоровый, молодой, –
Не властен до конца сам над собой.
8
Не властен до конца сам над собой,
Я часто попадаю мимо цели
(И мимо тапочек, когда встаю с постели).
Чуть сумерки – и я почти слепой.
Дорогу не могу найти в метели,
Любая лошадь ведь – искусней в этом деле.
Не отличу прямую от кривой.
Не слышу ничего сквозь ветра вой.
Что ж, мне не всё под силу, но зато
Я всё-таки умею кое-что.
Зачем же о несбыточном мечтать?
Но неспособность кончить даже то,
Что кое-как сумел ещё начать,
Я с малых лет привык не замечать.
9
Я с малых лет привык не замечать
(Велик запас природного терпенья),
Что вряд ли человек – венец творенья,
Как сам себя привык он величать.
Не жгуче пламя самообольщенья –
Без мук сгораешь в нём, без опасенья.
Огонь от нимба нужно ль отличать?
Да, что увенчано – то трудно развенчать.
Величие почти что каждый любит,
И это редко человека губит –
Легко умеют душу врачевать,
Когда к тебе отчаянье подступит,
Да так, что хочется порою закричать:
Во всех делах – бессилия печать!..
10
Во всех делах бессилия печать
Должна была бы нас тоской исполнить,
О том, что мы не боги, нам напомнить
И хоть чуть-чуть гордыне помешать.
Нельзя собой вселенную заполнить.
Но стоит слово хоть об этом молвить –
Все бросятся строптивца укрощать
И о всесильном разуме вещать.
Да я и сам пленяюсь этой сказкой –
Она мне служит превосходной маской,
Даря спокойствие, уют, благоприличье.
Я, лицемеря, не покроюсь краской:
Такой обман не столь уж необычен –
К притворству странному не я один привычен.
11
К притворству странному не я один привычен.
Признать придётся, как тут не мудри:
Быть богом с виду и рабом внутри
Среди людей уже вошло в обычай.
Чувств наших тускловаты фонари,
И всё же мы при свете их – цари.
Храним мы гордо царское величье,
Хоть царство наше – с коробок от спичек.
Наука движется – не торопясь, но смело –
усилиями тех, чьё это дело.
Их остальные рады вдохновлять:
«Вперёд! Познанья ширятся пределы!..»
Самих себя – и то нам не познать.
Так почему ж, смирившись, не смолчать?..
12
Так почему ж, смирившись, не смолчать
При звуке слов: «Всему свои границы»?
Зачем краснеть, как нежные девицы,
Старательно пытаясь возражать?..
Всё дальше улетают знаний птицы,
В колёсиках прогресса блещут спицы –
Ещё скорее!.. Надо поднажать!..
Но от себя возможно ль убежать?
Мы за собой свои пределы тащим
И, видя их, глаза стыдливо прячем,
Знать не хотим, подробностей не ищем.
Сомненью в будущем – не место в настоящем!
Но сколько нашему смятенью пищи,
Когда приходит мысль в ином обличье...
13
Когда приходит мысль в ином обличье,
Концом вселенной кажется она,
А пирамиды древние ума –
Недолговечнее, чем гнёзда птичьи.
Вся наша жизнь загадками полна.
Их невозможно исчерпать до дна.
Но мысль об этом – злобной вьюгой свищет:
Так человек победами пресыщен.
Всё мним познать и всё вокруг исчислить,
Осмыслить и саму способность мыслить,
Пусть даже этим мы беду накличем.
Пытаемся мы – мыслью мысль возвысить,
Но вывод неминуем и логичен:
Сам разум человека ограничен.
14
Сам разум человека ограничен.
Путь к бесконечности ему закрыт.
Он никогда её не покорит,
И этим он с природой гармоничен.
Пусть мне Недостижимое горит –
Оно меня стремленьем озарит
И выманит из тёплой тьмы привычек
В весёлый мир преград, исканий, стычек.
Но я – иду вперёд или бегу –
Всё остаюсь на том же берегу
Перед пучиной вечной и немой;
Увидеть дальний берег не могу,
Как ни хотел бы этого порой:
Покрыт мой взгляд нежнейшей пеленой.
15
Покрыт мой взгляд нежнейшей пеленой,
Заботливо мой ограничен слух,
На чуткость пальцев – этих верных слуг –
Предел наложен их природою самой.
Что обоняние! Собачий чутче нюх.
Вкус мой беспомощен, как тополиный пух.
И так во всём – я, будто бы хмельной,
Не властен до конца сам над собой.
Я с малых лет привык не замечать
Во всех делах бессилия печать.
К притворству странному не я один привычен.
Так почему ж, смирившись, не смолчать,
Когда приходит мысль в ином обличье:
Сам разум человека ограничен.