Мои планы на следующий год относительно работы «Изюминки» таковы:
Вариант 1. В декабре я набираю желающих заниматься на первое полугодие 2017 года. Решение о том, будут ли продлены занятия на второе полугодие, приму в мае, в зависимости от хода занятий.
Вариант 2. В декабре я объявляю УСЛОВНЫЙ НАБОР желающих заниматься на первое полугодие 2017 года. Решение о том, будут ли занятия в первом полугодии, будет принято в конце декабря – в зависимости от итогов этого условного набора. Решение о том, будут ли продлены занятия на второе полугодие, будет принято опять-таки в мае, в зависимости от хода занятий.
Вариант 3. В декабре я провожу последнее занятие, и студия закрывается.
От чего зависит и от чего не зависит выбор декабрьского варианта?
Прежде всего, это НЕ ЗАВИСИТ от участия или неучастия того или иного конкретного студийца в занятиях этого года. Я с полным уважением отношусь к свободе каждого из участников и к их обстоятельствам жизни. Но ведь и у меня есть своя свобода...
Это НЕ ЗАВИСИТ от уговоров или похвал в адрес студии. Ведение студии всегда доставляло мне радость и пользу (может быть, больше, чем кому-либо из участников). Никакой разочарованности от малочисленности участников того или иного занятия у меня нет. Я уже объяснял, что такая малочисленность мне даже на руку, когда я напряжённо занят своим творчеством. Но у меня есть некоторое представление об эффективности работы студии. Неэффективная её работа меня не устраивает.
Это ЗАВИСИТ от того, какие конструктивные отклики на работу студии я получу в ближайшие три недели от тех, кто записался в студию год назад. Поэтому я прошу не откладывать эти отклики (о которых я прошу каждый год) на декабрь. Впрочем, отсутствие такого отклика также явится выразительным откликом, который будет для меня существенным аргументом в пользу одного из вариантов.
Это ЗАВИСИТ от того, сколько человек выразит желание участвовать в занятиях Изюминки-2017. У меня есть представление о том, какое минимальное число участников означает востребованность и эффективность студии. Уточнять это представление здесь я не буду.
Видимо, это ЗАВИСИТ и от моих собственных размышлений на эту тему. Если кто-то захочет поделиться своими размышлениями на тему работы студии (а не своего личного участия), мне это будет интересно.
А пока - текущие плюсики (напоминаю: с концом года они сгорают):
aderkachev = 23, ardnaskela20 = 37, helaritas = 37, himmelsweit = 18, i0reesrus = 15, iliysakucc = 107, ivanovishe = 25, lanemru = 135, lionello = 35, mashkin_84 = 65, natalia_k_1988 = 25, sapiv = 16, shum_kaa = 47, soroka_nata = 31, tania_al = 61 (151).Занятие 10 (95). Осмысление сказкой
Акцент сегодняшнего занятия – на букве М из мнемоники ДОМ. То есть вроде бы на том, какое значение имеет для сказки вложенная в неё мысль.
Но мне хотелось бы развернуть этот подход иначе. А именно: какое значение имеет жанр сказки для автора как человека, стремящегося что-то важное понять о жизни – ну, и поделиться этим с читателем.
Наверное, вы уже представляете, что жанр сказки имеет много разновидностей. Это не случайно. Это некий набор инструментов для осмысления жизни с помощью сказки.
Осмысленность мира и его осмысливание
Мы живём, надеясь на ОСМЫСЛЕННОСТЬ мира. Но чтобы уловить хотя бы какую-то частицу этой осмысленности, нам необходимо пользоваться своей человеческой способностью ОСМЫСЛИВАТЬ то, с чем мы имеем дело.
Для этого у нас имеется много средств, первое из которых – наш собственный разум. Но мы не будем углубляться в философскую сторону, а вернёмся к средствам литературным. Ведь так или иначе, всякое литературное творчество помогает нам в осмысливании реальности.
Сказка – просто одно из этих литературных средств, причём особенно гибкое и разнообразное. Недаром к ней прибегают и многие другие жанры.
Но мы сейчас говорим именно о сказке.
Иносказание
Сказка всегда является иносказанием, то есть то, о чём рассказывается, непременно имеет ещё и иное, внутреннее содержание, помогающее осмысливанию жизни.
Ярче всего это отразилось в выражении «эзопов язык», происходящем от имени Эзопа – древнегреческого сочинителя историй, в которых действовали животные, хотя все понимали, что речь идёт о людях, об их привычках и свойствах, о жттейских ситуациях, возникающих в человеческом обществе. Ещё бы – Эзоп был рабом, и быстро бы поплатился за суждения о характерах тех, кто находился в статусе господ.
Эзоп жил в шестом веке до нашей эры, но потребность человека в иносказании не исчезла и в настоящее время. И не столько из боязни наказания, сколько от того, что пишущие люди заметили: намёки и аналогии действуют сильнее, чем стремление высказать лобовым образом. Может быть, дело в том, что иносказание по самой своей природе будит наше мышление – и оно в результате тоньше и глубже воспринимает сказанное, как сообщение, над которым пришлось потрудиться.
То, что смысл иносказания важнее сюжета и персонажей, можно проиллюстрировать на примере басни (то есть маленькой стихотворной сказки) Крылова «Стрекоза и муравей» (написанной по-русски на основе басни Лафонтена, написанной по-французски). Не удивительно ли, что стрекоза у Крылова пела? Почему пела, разве стрекозы поют?.. Пение осталось от цикады, которая была соответствующим персонажем у Лафонтена. Крылов заменил цикаду на более свойственную России стрекозу. Ну и что, беспокоит ли нас это? Мешает ли нам понимать тот смысл, который вкладывают в данное иносказание что Лафонтен, что Крылов?..
Осмысление присутствует даже в художественных абсурдных текстах.
«Сяпала Калуша с Калушатами по напушке. И увазила Бутявку...» - так начинается известная сказка Людмилы Петрушевской «Пуськи бятые». Прочитайте в Интернете, кто не читал – позабавитесь. А заодно увидите, что и здесь затронут важный смысл – существование таких моделей человеческого поведения, которые не зависят от конкретных действующих людей, так что можно обозначить персонажей как угодно, они всё равно будут узнаваемы. И ещё эта сказка говорит о великой способности языка излагать действия и переживания (человеческие, разумеется) даже не пользуясь общеизвестными словами. В этом ещё один её смысл.
Аллегория
Аллегория – иносказание с помощью символических образов.
Эту разновидность сказки можно назвать кукольным театром тётушки Дидактики, а можно сказать о ней: костюмированный бал идей.
Кто читал мой «Волшебный возок», я там от души пользовался техникой сказочной аллегории, не особенно это скрывая, даже подчёркивая аллегорическую сторону именами персонажей и другими художественными приёмами. Более тонкое применение аллегории мы увидим в «Хрониках Нарнии» Клайва Льюиса. Остальные примеры поищите сами.
Суть сказочной аллегории в том, что мы облекаем некоторую идею в художественный образ, что позволяет читателю легче её усваивать, но при этом не зарываем смысл слишком глубоко, чтобы помочь читателю докопаться до него.
Метафора
О метафоре, о перенесении свойств одного предмета или явления на что-то другое, мы на студии говорили немало. Задача метафорического переноса свойств или, по другому говоря, художественного сопоставления двух различных объектов – в том, чтобы лучше понять (почувствовать) характер одного из них, а иногда и обоих сразу.
Метафора работает не только целенаправленно, как обычное сравнение, но служит ещё и спусковым крючком для читательской интуиции, для подключения ассоциативного аппарата. Поэтому метафора может восприниматься очень по-разному, но это всегда в пользу читателя. Ведь подключается ЕГО интуиция, действуют ЕГО ассоциации.
Иногда вся сказка становится большой многоплановой метафорой, об этом говорят как о развёрнутой или расширенной метафоре. Таковы многие сказки Андерсена, сказочная повесть «Бесконечная книга» Микаэля Энде и так далее. Поищите свои примеры. Иногда расширенной метафорой становится персонаж, как в сказке «Крошка Цахес» Гофмана.
Притча
Можно говорит о притче как о самостоятельном жанре, видеть в ней своего рода пёстренькую тряпицу, оберегающую мудрость от замусоливания. Но всё-таки это разновидность сказки. Притча – это мысль-иллюстрация, которая вырастает не просто из самой мысли, а из творческого освоения её автором.
Притчу можно во многих случаях назвать экспериментом философа, поскольку она представляет собой как бы чисто словесный облик той или иной идеи в действии. Такая притча обычно является краткой, без особых художественных завитушек. Но иногда притча может разрастись до большого художественного произведения, которое даже может не считаться сказкой, но по сути всё же является ею. Кто читал страшноватый роман Голдинга «Повелитель мух», двухтомный роман Томаса Манна «Иосиф и его братья» или «Игру в бисер» Германа Гессе, поймёт, о чём я говорю. Тому, кто не читал, придётся поверить мне на слово или найти свои примеры.
Вместе с тем притчу можно разглядеть практически в любой сказке.
Разве «Теремок» не притча о стремлении к добрососедству, которое имеет свои разумные границы, установленные природным свойствами тех, кто к нему стремится?..
Разве «Курочка Ряба» не притча о том, что простое яичко не меньшее чудо, чем золотое, и даже большее, потому что помогает человеку в его повседневности?..
Разве «Колобок» не притча о стремлении к новым горизонтам, которое может закончиться плачевно из-за потери бдительности?..
Побуждение
Мысль, живущая в сказке, не ограничивается абстрактным выявлением смысла. Она почти всегда становится неким побуждением к тому или иному образу действия, некой мотивацией той или иной стороны поведения.
Сказочное побуждение не прямое, а игровое, иногда в чём-то даже алогичное. Вот стишок-сказка Ирины Токмаковой «Гном»:
К нам по утрам приходит гном.
В Москве приходит, прямо в дом!
И говорит всё об одном:
– Почаще мойте уши!
А мы кричим ему в ответ:
– Мы точно знаем, гномов нет!
Смеётся он: – Ну нет так нет,
Вы только мойте уши!
Но здесь всё тонко. Чтобы побудить, мало сообщить, надо создать воздействующий образ. Гном воздействует – удивительно – своим возможным несуществованием. Правда, к мытью ушей он образного отношения не имеет.
Примером практически работающего образа (судя по впечатлениям читателей-родителей применительно к их детям) может служить Обидюка из «Волшебного возка». Аллегорический образ змейки, которую можно стряхнуть с себя, успешно работает на уровне обычного бытового общения с ребёнком.
«Месседж», призыв или намёк
Не обойду вниманием модной сейчас англоязычное словечко «месседж» (художественно скрытое послание, сообщение, обращение). Если уж трактовать этот термин применительно к сказке, я бы представил его образно как сообщение автора, засунутое в бутылку сказки (или какого-либо другого жанра). «Вот что я понял об этом, - подразумевает автор. – Рад поделиться этим пониманием с тобой, читатель».
Если речь о достаточно явном «месседже», то естественнее говорить по-русски о призыве. Да, сказка может содержать прямой призыв к определённому поведению, вытекающий из того смысла, на который она ориентирована. Тут всё зависит от художественного красноречия автора (или его персонажа). Ясно, О ЧЁМ речь, но дело решает КАК выражено. Пример призыва – в том же стишке Токмаковой.
Но мне гораздо милее слово «намёк». Фольклор тоже говорит о том, что «сказка ложь, да в ней намёк». Конечно, намёк обычно касается не только добрых молодцев, но и красных девиц тоже. А чтобы он стал уроком, нужно ориентироваться на ту целевую аудиторию, которая способна воспринять этот намёк в выбранной автором форме.
Участие взрослых
Если мы говорим о детской сказке, то успеху заложенного в ней осмысления способствует участие родителей или других взрослых: чтение вслух, обыгрывание текста, его обсуждение. Автору стоит помнить об этом, то есть в какой-то степени обращаться и к тем взрослым, которые готовы донести сказку до ребёнка. Не обязательно обращаться прямо, но текст должен располагать их к этому.
Такая неявная двойная направленность сказки может иметь дополнительный эффект и для самого ребёнка. В то время как одним детям требуется достаточно простое изложение (для них то, что адресовано взрослому, будет просто выпадать из внимания), ребёнок с повышенным уровнем развития найдёт в этих словно взрослых элементах текста некие загадочные (или разгадочные) изюминки, которые пойдут ему на пользу.
Поэтому автор может использовать «двойные стандарты» (в самом лучшем смысле слова) обращения к читателю-ребёнку и читателю-взрослому как элементы собственной сказочной стилистики.
Вопросы для ответов
1. Достаточно ли ясно объяснено соотношение между осмысленностью мира и авторским осмысливанием – или что-то здесь требует уточнения?
2. Какой из перечисленных подходов к осмыслению сказкой тебе ближе всего?
3. Есть ли у тебя какой-нибудь интересный или особо любимый пример для иллюстрации сказки как инструмента осмысления?
4. Как по-твоему, насколько актуально обращение в детской сказке к взрослому?
5. Какие собственные размышления ты добавил бы к этой теме?
ВОЗ-1
Придумать афоризмы-определения для трёх слов: ОРКЕСТР, ОРУЖИЕ, ОСМЫСЛЕНИЕ.
ВОЗ-2
Выбрать три-четыре интересных для тебя слова и придумать для них афоризмы-определения.
ВОЗ-3
Сочинить сказку объёмом до 4 тысяч знаков, в которой был бы использован один из подходов, о которых говорилось в занятии. Причём объявить, на каком из подходов вы сосредоточились.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →